?28 ноября 2017 года Громадная палата Европейского Суда по защите прав человека вынесла своё распоряжение по делу "Мерабишвили против Грузии", до сих пор очень резонансному для всего грузинского общества. Заявитель, который был главой МВД и с премьером Грузии, по настоящий момент лишён свободы. В распоряжении по этому делу суд разъяснил и развил свои подходы к толкованию и применению статьи 18 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, согласно которой допускаемые Конвенцией ограничения прав человека "не должны использоваться для иных целей, нежели те, для которых они были предусмотрены".
Ранее суд устанавливал нарушения статьи 18 Конвенции в единичных делах, в случае если заявителям удавалось доказать политическую мотивированность своего уголовного преследования, например, применения мер пресечения, связанных с лишением свободы. Но для этого требовались прямые доказательства "иных целей" правительства. Таким доказательством, к примеру в деле "Гусинский против России", стало соглашение, подписанное министром Лесиным, согласно которому заявитель обязывался реализовать принадлежащие ему акции в обмен на прекращение уголовного преследования, а в делах "Луценко против Украины" и "Тимошенко против Украины" суд придал решающее значение формулировкам ходатайств МВД, обосновывающих необходимость содержания заявителей под стражей и удовлетворённых украинскими судами.
Вместе с тем складывавшуюся практику вряд ли возможно было назвать ясной и последовательной, и Громадная палата в распоряжении по делу Мерабишвили прямо признала необходимость её разъяснения. Конкретно Громадная палата в соответствии с Конвенцией занимается важными вопросами толкования её положений, её задачей является формирование правовых позиций, которым должны следовать иные составы (палаты, комитеты, единоличные судьи) суда. Распоряжение от 28 ноября 2017 года стало первым "судебным вердиктом" на уровне Большой палаты, в котором детально разъяснены вопросы толкования и применения статьи 18 Конвенции, исходя из этого оно задаёт основные параметры страсбургской практики по этому вопросу на годы вперёд.
Громадная палата объяснила, что 18-я статья может использоваться вместе с другими статьями Конвенции, гарантирующими субстантивные права. В этом смысле методология применения статьи 18 Конвенции близка подходам суда, сформировавшимся в связи с применением статьи 14 Конвенции (запрет дискриминации), с той лишь только отличием, что вопрос применимости статьи 18 Конвенции поднимается только в отношении тех прав, которые в соответствии с Конвенцией могут быть правомерно ограничены. К примеру, статья 18 Конвенции не может рассматриваться во сотрудничестве со статьёй 3 Конвенции (запрет пыток), так как это право является полным и не подлежит никаким ограничениям.
Статья 18 Конвенции нарушена в том случае, когда власти ограничивают гарантированное Конвенцией право заявителя (к примеру, гарантированное статьёй 5 Конвенции право на свободу и личную неприкосновенность) по большей части не по той причине, которая предусмотрена Конвенцией в качестве правомерного основания ограничения соответствующего права. Как показывает уже имеющаяся практика, главное поле применения статьи 18 Конвенции – уголовное преследование, которое заявители считают политически мотивированным. Наряду с этим не следует забывать и о других вероятных контекстах, к примеру ограничениях права на свободу мирных собраний (статья 11 Конвенции), вызванных жаждой правительства заглушить политических оппонентов и сократить публичное пространство для выступлений нелояльных активистов.
Ключевым для развития практики суда по делам о предполагаемых нарушениях статьи 18 Конвенции является вопрос стандарта доказывания. Ясно, что заявителям очень тяжело и значительно чаще практически нереально доказать, к примеру, политическую мотивированность своего уголовного преследования. Громадная палата суда в распоряжении по делу Мерабишвили детально высказалась по этой серьёзной теме в этот самый момент же применила свой новый подход к фактам данного конкретного дела.
Громадная палата напомнила, что, во-первых, по делам, пересматриваемым судом, бремя доказывания не всегда возлагается на сторону заявителя, во-вторых, свои выводы суд может сделать не только из представленных доказательств, но и из процессуального поведения страны-ответчика, не представляющего ключевые доказательства суду, когда они находятся в его эксклюзивном распоряжении. Во многих случаях, к примеру, по делам о смертях лиц, лишённых свободы, суд толкует неспособность либо нежелание правительства опровергнуть версию событий, изложенную заявителем, как подтверждение её правдивости. Помимо этого, выводы о фактах дела могут быть также сделаны судом из косвенных доказательств и контекста событий. Иными словами, не каждый случай нарушения статьи 18 Конвенции должен быть доказан заявителем путём представления в суд бумаги, подписанной министром, в которой сказано, что заявителя было решено арестовать, поскольку он являлся политическим оппонентом правительства.
Весьма интересно, как этот подход был применён Большой палатой конкретно по делу Мерабишвили. Суд не согласился с утверждением заявителя о том, что его изначальное задержание было политически мотивировано, не обращая внимания на то, что он был ближайшим соратником Михаила Саакашвили и основным деятелем политической партии, находившейся и находящейся в оппозиции к текущим грузинским влияниям. К тому же, суд признал нарушение статьи 18 Конвенции в отношении одного конкретного эпизода, произошедшего в декабре 2013 года, когда заявитель был под стражей. По его утверждению, он был вывезен из колонии на тайную встречу с прокурором, в ходе которой последний оказывал на него давление, требуя предоставления сведений, которые могли быть использованы против Саакашвили.
Грузинские власти эти события отрицали. Прямых доказательств, подтверждающих свою версию этих событий, заявитель, по понятным причинам, в суд не предоставил. К тому же, он смог раздобыть косвенные доказательства, к примеру, интервью сотрудника грузинской пенитенциарной службы, который поведал о тайной встрече заявителя с прокурором, после чего лишился работы. Пожалуй, центральную роль для вывода суда сыграли действия самих грузинских правительства, а правильнее их показательное бездействие. Они не смогли дать видеозаписи с камер наблюдения в колонии, сославшись на то, что они были удалены. Помимо этого, суд учёл тот факт, что, когда заявитель (через три дня после той тайной встречи с прокурором), воспользовавшись своим участием в открытом судебном совещании, публично заявил о ней и оказанном на него давлении, власти даже не постарались провести расследование выдвинутых обвинений, а на уровне премьера ушли в глухой отказ, назвав утверждения Мерабишвили дискредитацией Правительства. Поэтому конкретным эпизодом суд пришёл к выводу о том, что по делу Мерабишвили была нарушена статья 18 Конвенции во взаимосвязи со статьёй 5.
К тому же, нужно учитывать, что вывод о нарушении статьи 18 Конвенции в распоряжении от 28 ноября 2017 года был сделан Большой палатой большинством в один голос, с учётом довольно нетривиальных фактических событий дела Мерабишвили. Возможно высказать предположение, что суд, как и раньше, не будет в будущем легко и довольно часто устанавливать нарушение этого положения Конвенции, не смотря на то, что от заявителя сейчас не будут ожидать обязательного представления прямых доказательств. Как в делах о насильственных исчезновениях либо о пытках в местах лишения свободы, суд будет в первую очередь оценивать объём и уровень качества доказательств, представленных властями в опровержение версии событий, предложенной заявителем, если она является довольно последовательной и обоснованной.
Помимо этого, в духе современных подходов суда, делающего главный акцент на процессуальные аспекты вытекающих из положений Конвенции обязательств стран, важную роль будет играть то, как национальные правоприменители – в первую очередь, суды – серьёзно отнеслись к основанным на статье 18 Конвенции утверждениям заявителя и как действенно проверили и обоснованно отвергли их на внутригосударственном уровне. В итоге в обязанности адекватно проверять обоснованные утверждения о нарушениях Конвенции на внутригосударственном уровне и находит своё проявление принцип комплементарности – одна из несущих конструкций всей предусмотренной Конвенцией архитектуры европейской региональной системы защиты прав человека.
Кандидат юридических наук, юрист Сергей Голубок
